Для меня было крайне важно, чтобы магия в фильме была западной, а не восточной. В какой-то момент в сценарий хотели привнести китайскую чертовщину, чтобы привлечь зрителей азиатской магией и философией, но я сказал: «Ни в коем случае. Мы должны сосредоточиться на волшебстве Запада, особенно на короле Артуре!» Для меня нет ничего более значительного и захватывающего, это все-таки мои корни…
Журнал Empire поделился в этот раз с КиноПоиском интервью с актером Николасом Кейджем, приуроченным к выходу фильма «Ученик чародея». Кроме того в номере за июль 2010 года Вы сможете прочитать статьи и про другие фильмы, например, о картинах «Начало» и «Центурион».
Широко известна ваша любовь к мифам и легендам, особенно про Мерлина. Надо полагать, «Ученик чародея» — это для вас фильм что надо?
Для меня было крайне важно, чтобы магия в фильме была западной, а не восточной. В какой-то момент в сценарий хотели привнести китайскую чертовщину, чтобы привлечь зрителей азиатской магией и философией, но я сказал: «Ни в коем случае. Мы должны сосредоточиться на волшебстве Запада, особенно на короле Артуре!» Для меня нет ничего более значительного и захватывающего, это все-таки мои корни…
Разве ваши родители родом из Великобритании?..
Нет, вы правы, мама по происхождению немка, а папа — итальянец. Я имел в виду, что мои предки, по всей вероятности, римляне и саксы, а те и другие были в Англии. Я всегда буду там в каком-то смысле чужаком, потому что родился не на английской земле, но связь с ней я ощущаю.
Вот почему вы купили дома в Бате и окрестностях…
Да, я какое-то время жил в Гластонбери; собственно, я и сейчас там живу. Просто давно не был дома, а выбрал я это место именно потому, что увлекся мифологией. Я обитаю в самом сердце всех легенд и мифов и, возможно, даже каких-то исторических событий. Точно мы этого не знаем, но я читал книги на эту тему… В общем, это для меня главный источник вдохновения. В итоге я снялся в «Ученике чародея».
Что вас вдохновляло больше — баллада Гете или диснеевская «Фантазия»?»
И то, и другое. На съемках «Пророка» я обмолвился, что хотел бы сыграть чародея, древнего волшебника, — все эти легенды, как я уже сказал, меня очаровывают. Тут Тодд (Гарнер, продюсер — EMPIRE) и говорит: «Есть вариант: «Ученик чародея»!» Он работал с Disney. Как и я, он любит «Фантазию», и идея переснять один из эпизодов этой картины очень понравилась нам обоим.
Диснеевский эпизод длился минут десять, не более…
Мы поняли, что можем развернуть этот десятиминутный скетч и создать на его основе сложный, детально продуманный мир. Мы сразу обо всем договорились, нашли сценариста, потолковали с Джерри Брукхаймером. Он прочел сценарий, ему понравилось. У Джерри только что был огромный успех с «Пиратами…», и, я думаю, он был внутренне готов взяться за что-то еще более фантастическое. Потом мы пригласили Джона Тёртелтауба — мы с ним отлично сработались на «Сокровище нации».
Он веселый парень, да. Джон сглаживает ваши, гм… острые углы?
Точно. Джону нравится держать меня, как он говорит, в «зоне веселья» — я в своей работе склонен немного ударяться в мрачные, резкие тона, а он любит, чтобы все было очень позитивно. Мне же, соответственно, нравится склонять его на темную сторону. В общем, мы два сапога пара.
Вы с Джоном ходили в одну школу, верно?
Да, и мы были приятелями. Не лучшими друзьями, но все равно часто встречались.
Вы учились в параллельных классах, но ушли из школы раньше Джона. Почему?
Я ушел в середине учебного года, потому что мне не дали роль в школьном спектакле.
Вот это акция протеста! Вашу роль дали Джону?
Понятия не имею. Помню, в «Нашем городке» по Уайлдеру он был главным героем, а мне достался констебль Уоррен! Коп, который приехал в город, — две реплики! Ужасная роль. И Джон будет напоминать мне об этом до конца жизни. Что до ухода из школы — мне не дали главную роль, не дали вообще никакой роли в постановке «Вестсайдской истории». Я оставался там только из-за драмкружка, и когда меня прокатили с ролью, я ушел. Сдал экзамены и ушел. И сразу пошел работать. Мне повезло, я стал сниматься в кино.
Вы решили стать актером после того, как увидели Джеймса Дина в фильме «К востоку от рая», да?
Одно время я хотел быть морским биологом, потом боксером, потом фокусником и гонщиком. Все это меня увлекало, но когда мне стукнуло 15 лет и я увидел в кинотеатре «Беверли-Синема» Джеймса Дина, то понял, что хочу стать актером. Еще я хотел стать музыкантом, певцом, но стоило увидеть эпизод, в котором Джеймс Дин дает деньги Рэймонду Мэсси, игравшему отца героя, — и мое сердце было разбито.
Это было прозрение.
Я понял, что не могу иначе. Это был поворотный момент. Я понял, что сделаю все, чтобы стать таким актером. Кроме того, я сказал себе, что, став актером, я научусь и скакать на лошадях, и ездить на гоночных машинах, и боксировать, то есть все мои мечты сбудутся. Для меня это был хороший опыт, хотя на семейной жизни он сказался не лучшим образом.
Вы с самого начала работали по системе Станиславского и в первые годы снимались очень активно…
Сейчас, возвращаясь домой, я не привожу с собой своего персонажа — в известной степени. С другой стороны, всегда есть какое-то глубинное течение… Если уж актер взялся за роль, он не может — на каком-то уровне — не работать над ней все время. Я уверен, что даже сейчас в моем подсознании формируется нечто, о чем я даже не догадываюсь. Но сознание мое работает как надо, и когда съемки заканчиваются, я еду домой, к семье — именно я, а не мой герой. Сейчас во мне уже не идет та борьба, которая шла, когда я был моложе, работал по Методу, сживался с героями, мог повести себя непредсказуемо, возвращался домой — и вел себя точно так же. Когда в доме дети, так жить нельзя. Это игра для молодых.
Так что же заставило вас обратиться к Методу?
У меня не было актерского образования, и я понимал, что могу только делать то, что делает мой герой, ну, как Де Ниро — просто жить ролью. Когда ты живешь ролью, ты о ней не думаешь. Тебе не нужно как-то особо себя готовить. Ты просто делаешь то, что делаешь, правда, с одним условием: если у тебя хороший режиссер. Если хорошего режиссера нет, то это может плохо кончиться.
Вы упомянули Де Ниро. Некоторые критики ставят вас на одну доску с ним и Пачино. У вас не бывает ощущения, что вам порой не отдают должного?
Нет. Мои кумиры — Иствуд и Николсон, актеры вроде них. Мне нравятся Де Ниро и Аль Пачино, но у меня другой путь: я стараюсь быть эклектичным, показывать что-то новое и зрителям, и себе. Не хотелось бы, чтобы меня сравнивали с другими актерами лишь потому, что я пытаюсь играть так, как чувствую, играю что-то свое и не забываю о своих корнях. Я вырос на фильмах Рэя Харрихаузена, мне нравился «Звездный путь», я любил фантастику, в общем, мои пристрастия не слишком совпадают с пристрастиями Де Ниро и Аля Пачино. На меня куда больше повлиял Герберт Уэллс. Но я понимаю, что Аль Пачино — один из величайших актеров. Его Майкла Корлеоне в «Крестном отце» или Тони Монтана в «Лице со шрамом» нельзя улучшить. Есть актеры столь же хорошие, но лучше никого нет, и его фильмы я смотрю с замиранием сердца.
Судя по всему, на вас больше повлияли 1950-е…
Да. Я обожаю 50-е, они для меня основа основ. Джеймс Дин, Марлон Брандо…
Отправной точкой вашей карьеры стал фильм «Воспитывая Аризону». Ваша немного сумасшедшая игра — это результат эклектичного подхода, о котором вы говорили?
Хороший вопрос! Те съемки требовали от меня очень многого. Я был еще молод — мне было то ли 19, то ли 21… У меня была идея сыграть в этом фильме персонажа вроде Вуди Вудпекера. Я недавно прочитал интервью братьев Коэнов, где они говорят, что тащились, кроме прочего, от Уолтера Ланца, придумавшего Вуди Вудпекера. И самое смешное, что я знаю, откуда это взялось, — из этого моего странного юношеского желания: попробовать сыграть мультперсонажа вживую, как героя фильма.
Перейдем от Коэнов к Дэвиду Линчу и его фильму «Дикие сердцем». Часто говорят, что вы сыграли в нем «в духе Элвиса Пресли».
Да, но даже тогда, когда все только начиналось, я задумывался о синтезе искусств. Говорят, что я сыграл «в духе Элвиса Пресли», но на деле я играл «в духе Энди Уорхола», который брал портреты идолов и делал изумительные коллажи — с Джаггером, Пресли, Мэрилин Монро, Суперменом, — и я думал: можно ли сделать то же самое в актерской работе? Станиславский в книге «Работа актера над собой» пишет, что худшее, что актер может делать, — это подражать. Я сказал себе, что это вызов, что надо нарушить это правило. Я решил, что буду играть в духе Энди Уорхола и нарушу правило Станиславского — в этом фильме я буду подражать Элвису. И я это сделал. Мне хотелось раскачать лодку, добавить в кино немного панк-рока.
Вы похожи на фаната панк-рока…
О да. Sex Pistols!
Для вас все начинается и заканчивается панком 1970-х?
Да. Для меня все заканчивается смертью Сида Вишеса. Я был фанатом Sex Pistols — и все.
В «Покидая Лас-Вегас» вы добавили панк-рока изрядно. Можно ли утверждать, что в работе над этой ролью вам помогла личная драма (разрыв с невестой, моделью Кристен Зэнг)?»
Да, эмоции играть всегда легче, если ты переживаешь на самом деле, но все еще можешь себя контролировать. Я смотрел разные фильмы про алкоголизм — а сам я не алкоголик, никогда им не был, не состоял в обществе анонимных алкоголиков, не лечился в клиниках, — и я хотел сыграть свою роль убедительно. И осознал, что выбор прост: а) нажраться, записать пьяного себя на пленку и попытаться себя же копировать; б) нанять алкотренера, который понимает, что значит быть пьяным, и сам все время пьян; в) доводить себя до кондиции в тех сценах, где это уместно.
И что вы пробовали — а, б или в?
С третьим вариантом я сильно рисковал — можно ведь и сорваться. В общем, я опробовал все три варианта, и они сработали, но мне повезло, что фильм снимался только месяц. Если бы съемки длились дольше, это могло плохо кончиться.
Эта роль принесла вам «Оскар», и она же подтолкнула вас к более мейнстримовым, крупнобюджетным фильмам. Или вы уже шли в этом направлении?
Уже шел. Это неправда, что я стал сниматься в экшнах после «Покидая Лас-Вегас». К моменту получения «Оскара» я уже сыграл в «Скале». Фильм был уже готов. Я решил выскочить из колеи. Об эклектичной карьере я думал с самого начала, так что это заблуждение, что я получил «Оскар» — и ринулся с ним на заработки. В Голливуде это не так работает. «Оскар» — это не пропуск в приключенческое кино. Либо тебя в нем снимают, либо нет.
Вы упомянули «Скалу», а еще был «Без лица». Вы играли в боевиках сложные характеры. Вам приходилось отстаивать свое видение героев?
Приходилось, и я старался понять, какими они должны быть, и только из-за них я соглашался сниматься. Начать с того, что я вырос на приключенческих фильмах с Клинтом Иствудом и Чарльзом Бронсоном и знал, что в экшнах нужно стараться играть сложных людей, потому что таких персонажей в боевиках всего ничего. Я видел, что нужно делать, и хотел попробовать. Опять же, я смотрел на такие роли как на вызов. Я ведь не из тех актеров, которые могут сыграть кого угодно, и по моим предыдущим фильмам, будь то «Воспитывая Аризону», «Поцелуй вампира» или «Покидая Лас-Вегас», никто не сказал бы, что я могу сыграть героя боевика. Только Джерри Брукхаймер — один-единственный — решил, что я смогу, и дал мне такую возможность.
В фильме «Пипец» есть отсылка к «Без лица» — что вы о ней думаете?
Есть одна, но она не связана с моим героем. Честно говоря, я ее и не помню. Может, какая-то реплика… «Без лица» — это был чудесный опыт. Джон Ву показал мне «Пулю в голове» с Тони Люном — эти двое очень похожи на Вернера и Кински. Когда я увидел, до чего актеры доходят в «Пуле в голове», я понял порог дозволенного у Ву, и что я могу играть куда более резко, чем раньше, особенно голосом. Вернер, когда работал с Кински, тоже мирился с тем, что Кински экспериментирует с голосом, а меня такие эксперименты очень интересовали. «Без лица» дал мне шанс выразить себя. Не думаю, что я играл бы так же смело, если бы Ву не показал мне «Пулю в голове», — я бы не был уверен в том, что мы поймем друг друга. До того я видел «Наемного убийцу» и «Круто сваренных», но только посмотрев «Пулю…», понял, насколько резко, пугающе резко играют актеры в фильмах Ву. И я зажегся. Для меня это был сигнал.
Вы упомянули Брукхаймера — вместе вы сделали семь фильмов. он не боится рисковать, правда? Взять хоть «Воздушную тюрьму»…
Ну да, Джерри дал мне роль героя экшна, а в «Воздушной тюрьме» снял Стива Бушеми и Джона Малковича — кто еще решился бы на такое? Если бы эти ленты продюсировал кто-то другой, такого бы никогда не случилось. То же и со мной: Джерри нужен был свежий взгляд на боевики.
Еще вы с Брукхаймером сделали фильм «Угнать за 60 секунд», о котором разочарованные поклонники говорили, что стиль там победил содержание.
С этой картиной любопытно вот что: когда она только вышла, я понимал, что это не самый лучший наш с Джерри фильм, и я ему сказал об этом. А он ответил, что фильм людям нравится, что он успешен. Мне «60 секунд…» не казались чем-то выдающимся, но фильм стал культовым у многих жителей больших городов. Люди по всему миру до сих пор вспоминают: «Боже, «60 секунд…»! С него все началось!» Потом были «Токийский дрифт» и прочее…
Фильмы серии «Форсаж»…
Да, все это. Для многих «60 секунд…» — это вроде «Лица со шрамом» в субжанре про угон автомобилей и гонки в городе. Я и предположить не мог, что все так обернется, однако фильм нашел своего зрителя.
Вам правда понравилось играть у Спайка Джонса в «Адаптации»? Он славится запредельной дотошностью, да и близнецов изображать непросто…
Спайк — визионер, и, кстати, мне очень понравился его последний фильм. Очень. Я послал ему, верьте или нет, белую орхидею и написал: «Ты поэт, провидец, визионер и волшебник; спасибо тебе за «Там, где живут чудовища»!» Он такой и есть. Как он сумел преобразить короткую историю в рассказ о конфликте между детьми и взрослыми — это настоящее чудо… Возвращаясь к вопросу: я знал, что работа со Спайком Джонсом — это работа с визионером и не-заурядной личностью. Спайк — микроменеджер. Он говорит тебе: «Играй так, играй эдак», — и все время что-то подправляет, и тебя это начинает ошеломлять, особенно если играешь то одну роль, то другую. Я был полностью обескуражен. Но как только я понял, в чем тут дело, я сказал ему: «Я буду как дистанционно управляемая машинка. У тебя есть пульт. Жми на кнопки!» Джонс вывел меня на новую высоту, о которой я до того и не догадывался. Как раз тогда мне очень нужны были поддержка и вдохновение.
Кстати о вдохновении: Папаня в фильме «Пипец» — лучшая ваша роль за последние годы?
Не знаю. По мне, «Пипец» — это история о привязанности отца и дочери, но это еще и лента с моралью, с иронической моралью о том, к чему приводит фиксация на насилии и даже на супергероях. В последнее время зацикленность на комиксах и супергеройской мифологии достигла своего апогея, мне кажется.
Вы снялись в ремейке «Плохого лейтенанта», потому что вам нравится оригинал или вы хотели поработать с Вернером Херцогом?
Мне нравится оригинал, но важнее всего была работа с Вернером, потому что я без ума от его фильмов и — особенно — его отношений с Клаусом Кински. Вернер меня восхищает, и я хотел с ним работать. Его фильмы для меня — как поэмы, они витают в каких-то заоблачных далях. Я был уверен, что его «Плохой лейтенант» не будет иметь ничего общего с оригиналом, что Вернер снимает кино о совсем иных, куда более абстрактных материях.
Ваш новый фильм «Время ведьм» рассказывает о вашей любимой эпохе — средних веках.
Это моя эпоха и моя история. Я хотел телепортировать себя в другое время и посмотреть, смогу ли я перевоплотиться в рыцаря, которого заботят вопросы веры, церкви и насилия. Этот герой мне крайне интересен: он все еще верит в Бога и совсем не рад тому, что крестовые походы требуют от него такой жестокости. Потому он фактически уходит в самоволку. Церковь находит его и назначает конвоиром юной дамы, которую считают ведьмой, но он сомневается в ее виновности, он ощущает, что происходящее как-то связано с политикой. Он не уверен в том, что она ведьма, очень может быть, что она — всего лишь жертва.
Вы только что приступили к съемкам в «Агрессивном вождении» Патрика Люссье, режиссера «Моего кровавого Валентина»…
Съемки в самом разгаре. Это тоже путешествие в царство сверхъестественного, что, учитывая мои нынешние интересы, неудивительно. Можно сказать, это фильм для любителей ночной жизни. Не в клубном смысле, а в смысле полуночных бдений. Больше я, пожалуй, сказать не могу.
Вам уже за сорок. Это лучшее десятилетие вашей жизни?
В чем-то — да, хотя когда тебе от тридцати до сорока, в тебе все-таки больше сил — и физических, и душевных.
«Когда его время придет, Ник Кейдж умрет без сожалений». Да или нет?
Я ни о чем не жалею. Я словно жил жизнями множества людей. К своим сорока шести я прожил больше, чем одну жизнь. Я был разными людьми. Я менялся, и продолжаю меняться, и это прекрасно. Впрочем, нет, у меня есть одно сожаление. Кто-то спер три моих лучших комикса. И их так и не нашли.
Empire, июль 2010
Незнаю как вам, а мне Ученик чародея понравился. PS Кейдж хороший актер, побольше бы таких фильмов как Сокровище нации и поменьше плетенных человеков =)
Да, 'Ученик Чародея' мне тоже очень понравился. Гораздо лучше последней брукхаймерской работы 'Принца Персии'. P.S. Кейдж, молодец!!! Из него получился отличный Чародей.
Ну незнаю незнаю, Принц Персии для меня лучшая экранизация видеоигры, а круче Брукхаймера только Лесс Гроссман =)
А Харви Вайнштейн?!;)